В Челябинске прошел международный фестиваль документального кино о спецоперации «RT.Док: Время наших героев». За три дня зрителям бесплатно показали фильмы о тех, кто находится в зоне СВО: бойцах, волонтерах, всех, кто помогает Донбассу вернуться к настоящей мирной жизни. Насколько пронзительными и важными были конкурсные работы, какая сейчас обстановка на линии боевого соприкосновения и какие гуманитарные задачи приходится решать в ежедневном режиме на новых территориях, рассказал в эфире радио «Комсомольская правда» — Челябинск» (95,3 FM) посол по особым поручениям МИД России по преступлениям киевского режима Родион Мирошник.

— Как вам работы, представленные на фестивале? Уже не первый раз все-таки приезжаете на этот фестиваль и участвуете. Есть те, которые особенно запомнились в этот раз?

— Я благодарен ребятам из «RT.Док», это наши хорошие партнеры. По линии министерства иностранных дел мы находим массу точек соприкосновения, и мы сотрудничаем как внутри России, так и за пределами. И поэтому я благодарен за то, что меня пригласили поучаствовать в этом фестивале. Была прекрасная возможность познакомиться с Челябинском.

Мне очень понравилось, что много фильмов о Донбассе. Причем разноплановых. Это фильмы, которые касались и личности ребят, которые воюют. Я считал несправедливым, когда из соображений безопасности мы просто не рассказывали о тех, кто совершал ежедневные подвиги. Кто бросался на танки, кто бился до последней капли. Сегодня такая несправедливость исправляется.

Мне важно было коснуться своей специфики, поэтому я внимательно посмотрел два фильма. Это фильм «Поток» Юлии Мартовалиевой и «Где-то в районе Суджи» Наданы Фридрихсон. И я должен сказать, что это действительно качественные, хорошие работы. Во-первых, самое, наверное, главное в этих работах — то, что это рассказы без прикрас, это передача правды, когда в обыденной жизни показывается обыденный подвиг, который совершается на этих территориях.

Юлия Мартовалиева берет интервью у ребят, которые совершили три прорыва: «Поток-1», «Поток-2» и «Поток-3». То есть это Торецкое, Авдеевское и Суджанское направления. Эта войсковая операция уже вошла в учебники: использовать подземные коммуникации для прорыва в тыл врага стоит неимоверных усилий, подхода, изобретательности. И когда раскрываются все детали, об этом говорят непосредственно участники, раскладывают это все буквально по частям, то это дорогого стоит.

Причем фильм сделан очень качественно, со своей выпуклой драматургией, когда показывают парня, который живет рядом с тобой, — обычный такой парнишка, которого встречаешь каждый день на станции метро. И другая его жизнь — этот «Поток» в Судже. Я настоятельно рекомендую посмотреть это кино.

— То есть оно уже есть где-то в Сети?

— Да, если зайти на сайт RT, там это все уже есть. Ну и пару слов, наверное, про Надану. Это не кино, это репортерская работа: на месте событий, с конкретными людьми. Она снималась 21 марта 2025 года, то есть буквально за несколько дней до освобождения Суджи. Примерно в это же время я сам был в этих краях: я знаю, что это такое, какой ценой дается такое кино, такие проходы.

— Удалось фильму передать то, что вы чувствуете?

— Удалось передать эмоциональную атмосферу, атмосферу того, что происходит на разрушенной земле: как вели себя украинские боевики, какие ребята пришли освобождать русскую землю. Ребята, которые далеко-далеко живут и от Курска, и от Донбасса, но они сказали «я русский солдат, я русский офицер, я пойду защищать свою землю». И они пришли, сделали свою работу: без пафоса, без надрыва. И мне кажется, Надане удалось это передать — погружение там получилось.

— Касаемо Суджи и освобожденных курских территорий: какая сейчас гуманитарная задача стоит, с чем приходится сталкиваться?

— Я буду описывать только свое направление, потому что, конечно же, там местные органы власти ведут колоссальную работу. Людям надо оценить ущерб, максимально спланировать восстановление, работать с потерпевшими — там 1200 квадратных километров, которые были подвержены нападению украинских боевиков, которые привели эту территорию просто в жесточайшее состояние.

Моя задача, посещая Суджу и Суджанский район, — выделить нарушение норм международного гуманитарного права, то есть, по сути, военные преступления, которые совершила там Украина. И мировое сообщество, если оно готово открыть сердце, глаза и уши, должно ужаснуться. Ужаснуться от того, что вытворяли там украинские боевики.

— Эти факты задокументированы?

— Сейчас там идет массированная работа главного военно-следственного управления. Я общался с руководителями этого управления, со следователями, которые «на земле» работают. Нужно понимать, что это займет достаточно продолжительное время. Территория не разминирована, она сильно разрушена. Много людей, которые оставались под оккупацией, вывезены в разные районы. Сейчас это сотни опрашиваемых, сотни протоколов, эксгумации, которые мы ждем. Когда ты приезжаешь в Суджу, Погребки,    и пр., то просто находишь массу захоронений прямо у окон домов: в огородах, в садах. То есть это люди, которые не пережили присутствие украинских боевиков.

— Расстреливали?

— Я не знаю. В том-то и дело, что на такие вопросы должны ответить следователи. У меня лично есть масса данных, показания людей, которые находились там, о том, что происходило с их соседями, с их близкими, какие там акты насилия были. В некоторых поселках из людей, которые остались на этой территории, до освобождения дожила только половина, а то и меньше.

Эти последствия нужно будет разбирать. И сейчас местные органы власти подтверждают, что судьба еще почти 300 человек еще неизвестна. И это не считая уже установленных погибших и тяжелораненых.

— Родион Валерьевич, я слышал, что там были какие-то концентрационные лагеря для простых мирных жителей. Правда это или нет?

— Там местное население зачастую просто выгоняли из своих домов: то есть туда заходили украинские подразделения, говорили, что «ваш дом нам нужен», сначала разграбляли, потом выгоняли, говоря «идите куда хотите». Люди сбивались в группы, в Судже был интернат, в подвале которого в разные моменты было более ста человек. Туда регулярно наведывались украинские боевики. С одной стороны, людей оттуда не особенно выпускали. С другой стороны, Украина устраивала показательные акции: привозили иностранную прессу на своей броне, нарушая все мыслимые и немыслимые нормы.

Перед камерами они устраивали перформанс: «Вы не звонили маме? Вот, возьмите мой телефон, позвоните. Мы вам привезли еду. А скажите, хорошо ли вам живется с украинской властью?» И при этом — вот, мол, смотрите сюда, в дуло автомата, и, пожалуйста, внимательно рассказывайте.

И в это же самое время, к примеру, на расстоянии нескольких километров оттуда, в деревне Погребки, ряде других деревень просто откровенно расстреливали людей, если кто-то попадался на улице.

Я разговаривал с женщиной, чей муж пошел к пепелищу своего дома для того, чтобы из подвала достать что-то из еды, какую-то консервацию. Он попал на наряд украинских боевиков, которые просто расстреляли его возле своего же дома. Потом я общался с женщиной, у которой застрелили сына. Причем там иезуитство заключалось в том, что сначала они взяли парня, пытались заставить его давать показания, он отказался. Его привезли на минное поле, бросили и сказали: «Иди!» Как-то так получилось, что парень прошел и не подорвался. Они приехали на следующий день, связали ему руки и расстреляли.

— И таких примеров можно собирать тома, наверное…

— К сожалению, мы создаем эти тома. Мы регулярно пишем доклады, которые передаются на международные площадки. Снабжаем этими данными наших дипломатических представителей, которые и в ОБСЕ, и в Совете безопасности ООН, и посольства в различных государствах. Какие-то страны работают с этими данными, а кто-то цинично, откровенно игнорирует эту информацию. Это печалит больше всего на свете.

— По ситуации на Донбассе в целом: когда мы ожидаем выхода на административные границы Донецкой и Луганской областей?

— Немного откорректирую терминологию. То, что вы сейчас называете «административными границами» — это государственная граница России. Эти территории вошли в состав Российской Федерации, и по административным границам проведена вот эта линия. Она еще не демаркирована, но тем не менее это реальная граница нашего государства.

Идет плотнейшая дипломатическая борьба и за признание, освобождение, снятие санкций и так далее. Сейчас, по данным Минобороны, под контролем украинских боевиков находится где-то около 30% Донецкой Народной Республики. Причем это достаточно крупные города: Дружковка, Красноармейск, масса городов, в которых населения было десятки и десятки тысяч, которые были буквально нафаршированы промышленными предприятиями: угольные предприятия, машиностроение, химия, металлургия. В нынешних условиях это, скажем так, реальные фортификационные сооружения. Украина достаточно сильно вложилась в то, чтобы забетонировать огромные позиции и создать условия для длинных боев.

— То есть это уже не просто города — это масштабные укрепрайоны?

— Безусловно, потому что там есть подвалы, промышленные предприятия с запланированными в свое время бомбоубежищами, некоторые — на случай ядерной войны. И оттуда их «выковыривать» порою очень сложно. Поэтому прогнозы я делать не буду. Во-первых, потому что я верю в наши Вооруженные силы, уверен, что ребята найдут варианты, как освободить эти территории — уже упоминал про те же «потоки». Мы сейчас констатируем, что каждый месяц плюс-минус 600 квадратных километров наши Вооруженные силы освобождают. Движение идет, по мере ослабления противника эта арифметика, я уверен, будет меняться в лучшую сторону. Но особенности рельефа, безусловно, накладывают свой отпечаток.

И здесь линейной логики, линейного прогноза, наверное, не может быть. Потому что какие-то территории — свободная зона, а есть территории, которые будут укреплены так, что там нужно будет применять уже и стратегические замыслы, и солдатскую смекалку для того, чтобы их взять.

Мы же все равно не отбрасываем варианты того, что предложил президент. Он сказал: «Если вы хотите начать переговоры, освобождайте конституционную территорию России. И будем разговаривать». Если вы хотите сэкономить жизни, прекратить кровопролитие — сделайте этот шаг. И мы тогда перейдем уже к другим частям договоренности, которые позволят системно урегулировать этот конфликт на многие-многие годы. Но с украинской и европейской стороны пока что не видно этих желаний. В любом случае мы выполним эту задачу: либо военным способом, либо политико-дипломатическим.

— Насколько критична ситуация сейчас на наших новых российских территориях с водой, светом, продуктами? Что делается, чтобы не допустить гуманитарной катастрофы среди обычного мирного населения?

— Сразу оговорюсь в некоторых вещах. Проблем с продуктами питания нет. Куда можно подвезти, куда можно доставить, это все решается. Там у нас нет голодающих, максимально вся система работает. Есть существенные проблемы, к примеру, с обеспечением водой. Это Донецк, Мариуполь, Горловка, ряд других территорий. С одной стороны, это особенности рельефа, с другой — результат действий украинских вооруженных формирований.

Донбасс так существует: забор воды происходил на северных территориях, как в Луганске, так и в ДНР. Был Северский Донец, какие-то другие источники воды, которые потом поднимались через Донецкий кряж несколькими уступами и снабжали крупные города. Такие же проблемы были и в Луганской Народной Республике до момента, пока мы не взяли Лисичанск: там находится фильтровальная станция и когда мы ее взяли, в Луганске проблемы с водой исчезли.

Сейчас в Донецке проблемы с водой по одной главной причине: водозабор в районе Славянска контролируется украинской стороной. Пока контролируются подъемы, обеспечить водой Донецк в полной мере вряд ли получится. Эти все сооружения были построены при Советском Союзе, это рассчитывалось многократно.

Безусловно, смягчить ситуацию могут и местные власти. Это все предпринимается, отдельный канал от Дона, использование местных ресурсов. Но это полностью компенсировать не может априори. Ситуация тяжелая. То, к чему мы привыкли: когда открываешь кран, и там идет вода, — это, к сожалению, для Донецка — мечта. Вода подается по графику, не каждый день. Это действительно тяжело. Температура +35…+40. И причина этой ситуации именно в том, что канал Северский Донецк — Донбасс, основной источник воды, сегодня перекрыт украинской стороной. Они отключили подъемы, через которые прокачивалась вода через Донецк в Крым, потом подорвали плотину в Новой Каховке. Сейчас Крымский канал не работает, потому что Украина подорвала плотину, и там неоткуда идти воде.

С точки зрения международного права, это преступление. Когда гражданское население лишают воды, то это уже какое-то средневековье. Украина ведет себя как абсолютный средневековый варвар, который осаждает города, лишает людей еды, воды.

— Только мы это видим, или кто-то еще, кроме нас, это замечает? ООН, другие организации?

— Те страны, которые готовы это слышать и видеть, это видят и слышат. Мы работаем в полном взаимодействии, стараемся предоставить максимум доказательной информации, чтобы они четко могли на основании фактов формулировать официальную позицию по отношению к этим событиям. А есть страны, которые категорически не хотят… Знаете, они даже не просто закрывают глаза и отворачиваются. На целом ряде заседаний в том же Совете Безопасности ООН ряд официальных представителей четко выражают свою позицию: «А зачем вы тратите наше время? Зачем вы нам об этом рассказываете? Мы не знаем, мы не хотим знать, что там происходит. Мы знаем только одно — во всем виновата Россия».

Вот так сформулирована позиция. И до тех пор, пока не изменится конъюнктура, пока эти страны являются откровенными противниками, финансируют, поддерживают Украину, ждать от них, что они вот сейчас возьмут и прозреют… Да все они знают и понимают, только никогда об этом не скажут.

— Родион Валерьевич, у меня вот ощущение, что ВСУ стремятся использовать все более изощренные в плане летальности вооружения, приемы, и что это все направлено против обычных людей, мирных граждан. Есть такие факты?

— Давайте будем отталкиваться от первопричины — от сформулированной политики Украины. Украина — и это неоднократно высказывалось Зеленским — утверждает, что победить на поле боя Россию она не в состоянии. Но попытаться повлиять на ее внутреннюю повестку, используя весь запрещенный арсенал, — это их целенаправленная стратегия. Это не случайность, не своеволие каких-то там боевиков — это сформулированная стратегия Украины. Они ставят задачи максимально стремиться нарушать нормы международного гуманитарного права. И более того — их иностранные партнеры, я думаю, в кулуарных беседах говорят, мол, не бойтесь, мы вас прикроем, вперед, делайте все, что хотите, никакой ответственности для вас за это не будет.

А если говорить о деталях — я регулярно посещаю прифронтовую зону, несколько недель назад я был в северо-западной части ЛНР, Сватовский район, Лисичанск, Кременная. Там идут жесткие бои. И моя задача была поговорить с местными людьми, с властями, посетить ПВР, больницы. Я разговаривал с людьми, с медиками. И сейчас более 90% пострадавших среди гражданского населения страдают от беспилотников.

В чем особенность? В международном праве существуют понятия преднамеренных и непреднамеренных ударов. То есть когда, условно, били по военному сооружению, и прилетел осколок по гражданскому — это непреднамеренный удар. Беспилотник не может быть непреднамеренным ударом. Когда беспилотник гоняется за гражданским автомобилем, наносит удар по человеку, который едет на велосипеде к себе домой, когда ребенок играет в песочнице, и туда прилетает беспилотник — это абсолютно никакая не случайность. Это преднамеренные целенаправленные действия. И сейчас таких действий более 90%.

Все усугубляется боеприпасами, которые используют беспилотники. В подавляющем большинстве случаев это вооружение противопехотное: шрапнельная зарядка, сотни металлических шариков 3 — 6 мм, которые разлетаются при взрыве. И если человек находится в радиусе их действия, то эти шарики буквально его фаршируют.

Я разговаривал с людьми, у которых рядом разорвался такой вот дрон, и из него извлекали десятки таких шариков. Есть еще такие запрещенные вещи: по конвенции о негуманном оружии есть запрет на использование осколков, которые не выявляются рентгеном. И вот эти вещи мы тоже нашли на Лисичанском направлении — такой же беспилотник фаршируется пластиковыми шариками, которых там тоже огромное количество, и они набиваются в тело человека. И потом медик должен буквально на ощупь, вслепую, пытаться отыскать эти шарики, для того чтобы просто дать ему возможность выжить, избежать инфекции. После этого идет долгое выздоровление, и в конце концов человек становится на грань выживания.

И еще одна из категорий негуманного оружия — запрет на выжигание гражданских строений. Конвенция содержит запрет на уничтожение гражданского жилья.  У меня есть показания людей о таких случаях из Курской области, ЛНР и ДНР: некие зажигательные жидкости, которые очень тяжело потушить, сбрасываются с беспилотников, либо расстреливаются из орудий проезжающих мимо, или же на БТР ставится такой огнемет. В Курской области я видел целые сожженные улицы.

— Целенаправленно?

— Целенаправленно абсолютно. Жилые дома сначала грабятся, а после этого их выжигают целыми улицами. Поэтому я и говорю, что события, которые были в Курской области, должны привести людей на международной площадке, будучи хоть отчасти знакомых с законами войны, к пониманию, с кем мы имеем дело. Мы столкнулись с беспределом.

ФАКТ

— Наши следственные органы работают. Заведено под 8 тысяч уголовных дел, только на территории Курской области их уже более 650. На скамье подсудимых уже более 600 человек. Они получили сроки от 8,5 лет до пожизненного. И очередь еще очень длинная. Следствие работает, суды работают. Ответственность настигнет каждого, кто совершил эти преступления.

— Есть ли подвижки в лучшую сторону мнения мирового сообщества о том, что происходит на Украине?

— Сегодня идет, извините за фигуральное выражение, большая шахматная игра. Каждый из шагов влияет на украинский трек. Последние события в ШОС демонстрируют западным странам, что существуют альтернативные центры влияния, крупные геополитические игроки, не согласные с политикой, которую ведет Запад. Есть позиция Соединенных Штатов, которые, фактически, откололись от коалиции, стремившейся к падению России.

Я далек от мысли, что Соединенные Штаты начали придерживаться нашей точки зрения. Ни в коем случае — у них своя прагматичная позиция. Но для нас крайне важно, что США заявляют, что не будут снабжать миллиардами денег и вооружением эту коалицию. Ничего личного, только бизнес — это позиция Трампа. Это ситуацию существенно меняет, и западники сейчас в истерике, поскольку этот антироссийский поезд потерял свой локомотив. Сейчас они пробуют найти новый — то Макрона, то Мерца, то Стармера, которые пытаются соревноваться в риторике. Но когда доходит до дела, до создания миротворческих контингентов — все страны одна за другой тут же начинают заявлять, что никакие контингенты направлять не будут. Потому что они обратно отправятся в эти же страны в виде гробов. Ситуация развивается, мы держим инициативу, навязываем ряд решений, как на дипломатическом треке, так и «на земле», поэтому все будет хорошо. Победа будет за нами!