В начале 90-х Вячеслав Воскобович стал одним из первых, кто в России задумался не о воспитании, а о развитии детей. Тогда мы еще не слышали ни о Монтессори с полной свободой действий, ни о Масару Ибука, который считает, что после 3 лет все потеряно. «Геоконт», «Прозрачный квадрат», «Складушки» — с этих игр началась эпоха юных российских вундеркиндов. Сегодня подобных методик миллион, а еще больше развивающих кружков. Десятилетия проходят, а играми Воскобовича по-прежнему вооружаются передовые детские сады и родители, готовые заниматься сами.

КП-Челябинск поговорили с Вячеславом Воскобовичем не только о детях, но и мало кому известных челябинских корнях.

ДЕТСТВО В ЧЕЛЯБИНСКЕ

Родился Вячеслав Воскобович в Запорожье, где и провел все школьные годы. Но в те края его семья переехала из Челябинска. Этот факт отсутствует в его официальных биографиях.

— В последний раз был в Челябинске в 2005 году, — рассказывает Воскобович. — Хотя у меня с Челябинском очень интересная история. Здесь похоронены мои бабушка и дедушка, и, будучи дошкольником, каждый год приезжал в Челябинск. Здесь познакомились родители, а я являюсь продолжением их истории. Мама у меня отсюда, а отец был танкистом и приехал в челябинское училище переучиваться на летчика.

— А как в Запорожье оказались?

— Семья военных. Родился в Запорожье, потом был Мелитополь, закончил школу в Херсоне.

— Коснулась вас спецоперация?

— Нет, отец умер давно, он похоронен в Херсоне, а маму перевезли сюда.

КЕМ СТАЛИ ДЕТИ ВОСКОБОВИЧА

— Вы создавали первые игры в 90-е. Но тогда же игры были совсем другие?

— Интересно, что игр тогда не было. В 90-е к нам хлынули другие методики. Понятие развития начало претерпевать существенное изменение. Пришли игры, которые придумал Никитин, другие авторы, Монтессори. И я именно этим направлением увлекся чисто интуитивно. Мне хотелось именно говорить не о натасканности, а о развитии. Ребенок зазубрит таблицу умножения, но не будет понимать. Шестью восемь — сорок восемь. Но если в 6 ящиков положить 8 предметов, он это посчитать не сможет. Поэтому и череда игр, которая появилась — это интеллектуальная составляющая.

— Вы же по профессии инженер-физик?

— Это жилка, да, думаю она и сработала. Потому что у меня определенная организация ума. Я действовал чисто интуитивно, в то время как наука обсуждала стандарты. Оказалось, что то, что было придумано, прекрасно в них вписывалось, чтобы обеспечивать государственные программы. Сейчас у меня больше 200 игр. За плечами больше 200 городов. В годы перед пандемией мы почувствовали интерес из Европы.

— Известна история, что вам помогли изобрести игру занятия с собственными детьми. Кем стали ваши дети, выросшие на играх Воскобовича?

— Сын Антон действительно большой умница, айтишник, работает в крутой компании, человек, который принадлежит миру. То, что он развитие получил из того детства, он сам признает. Это вариант айтишников, когда они могут работать в любой точке с теми, кто дает задание. Говорить, удалась жизнь или нет, сложно. Мы иначе оценивали. Но он очень хорошо зарабатывает, такие суммы даже произносить неприлично. При этом работа ему нравится. Даже сидя на хороших деньгах, может поменять работу, ходит на собеседования, учится все время.

СОВЕСТЬ НЕ СПРЯЧЕШЬ

— Тема развития детей очень интересна. Большинство родителей работают, а вечером после всех бытовых дел уже нет сил на развивающие игры.

— Это тот случай, когда совесть-то не спрячешь. Мы действительно устаем, а дети вроде как в стороне. А когда ложишься спать, думаешь: нехорошо я поступил, завтра начну новую жизнь.

Психология у общества изменилась. Сегодня те, кто работают, рассуждают, что ребенку должны все дать за пределами дома: я профессионал, в детском саду тоже должны работать профессионалы, я своего ребенка передоверяю, делегирую свои полномочия. С одной стороны кухня общая, программа, игрушки. Но сегодня общество так сформировалось, что оно жаждет дифференциации, хочет выделяться. Чтобы ребенок играл именно в эти игры, получал именно такое направление развития. Тут и есть определенный конфликт. Я сторонник участия родителей, даже ценой своего времени, жертв. Полное устранение — это плохо.

— Здесь же есть еще другая крайность, когда родители начинают детей с 3 лет таскать по кружкам.

— Это наш мир, который привнес достаточно много новаторских вещей и много коммерции. Как без английского? Как ты ментальной арифметикой не будешь заниматься? А здоровье? А плавание? И ребенок превращается в робота, ему нужно из одного места перемещаться в другое. Если родители состоятельные, они нанимают специального человека, который это организует.

Чрезмерная заорганизованность может привести к срывам, ребенок теряет интерес. Есть уже официальная статистика, что чересчур заорганизованные дети, хорошо подготовленные к школе, в первом классе им делать нечего. И это ощущение «делать нечего» порождает ощущение, что «я все могу и все знаю». И самый большой кризис, как специалисты говорят, проявляется в средней школе.

— Как вы относитесь к процессам, которые происходят сегодня в школе? Это «уроки о важном», акцент на патриотизм.

— Отношусь не без настороженности. Есть у нас такая черта, как перегибы. Я однозначно считаю, что патриотический компонент у нас запущен. Американизацию и европейзацию общества нужно прекращать. Это ценности семьи, которых нет, возможность трепать языком и не выполнять свои обещания, двуличие, то, что делается во имя денег и прикрывается демократией. Патриотическое воспитание должно быть, а вот форму надо искать. В столкновении того мира и этого, я на нашей позиции.