Маленькая трагедия одной семьи вскрывает горе миллионов – фашизм медленно, но верно проникал в умы людей, их семьи и незаметно разрушал по кирпичикам то, что строилось годами. Может ли жена-еврейка принять правильное решение и спастись из ненавидящей ее страны и должен ли ее остановить любящий муж?

Драму «Жена-еврейка» поставили в Челябинском камерном театре. Самых нетерпеливых до премьеры пустили на открытую репетицию. В небольшом темном зале перехватывала дыхание от настигающей боли и тревожного ожидания следующего хода семейной пары, которую пережевала машина фашизма.

Темную комнату слабо освещают две свечи на столе. Женщина берет в руки лежащую на столе Библию и начинает читать строки из Ветхого Завета.

Так Юдифь Кейт проводит вечер 1935 года в Франкфурте. Она собирает чемодан и размышляет, стоит ли брать с собой фотографию мужа. Но все в ней напряженно, воздух словно звенит от ощущения беды, которую невозможно остановить.

Юдифь не просто еврейка, но еще и жена немца. Много лет это никого не смущало. Но неожиданно был принят «Нюрнбергский закон» – евреев признали изгоями, недостойными. Так фашизм проник в жизнь их семьи и не только.

Все друзья отказывают Юдифь во встрече, повторяя: «Дело не в тебе, мы не из таких, мы не поддерживаем». И даже сестра Фрица злится на брата за жену-еврейку, разговаривая с ней сквозь зубы.

Репетируя разговор с мужем, Юдифь признается, что уезжает из чистого эгоизма. Но вот деталь: женщина бежит, чтобы сохранить карьеру и социальный статус мужа, а не спасти свою жизнь. Но и сама не может поверить в то, что придется оставить любимого мужа и город, в котором она родилась.

– Разговор о деревьях кажется преступлением, ибо в нем заключено молчание о зверствах. Я живу в мрачные времена. Становится слишком трудно… Фриц не хочет, он еще ничего не знает, – произносит с дрожью Юдифь.

Она безумно боится погубить мужа. Но в голове одно за другим всплывают колкие, обидные воспоминания. Ведь муж частенько подшучивал над тем, что она еврейка, делал акцент на ее «еврейской» внешности. Поэтому она задается болезненным, словно кричащим вопросом: «Что плохого в форме моего носа, в цвете моих волос?»

– Теперь они сортируют людей по новому признаку. И теперь я в числе неполноценных. Поделом мне, – говорит сама с собой Юдифь. – Вы – чудовища или подлизы чудовищ.

Она стоит в свете свечей. Стройная, с сигаретой в тонких пальцах. Сломленная. Ей нечего терять. Но как же все меняет приход мужа. Он заходит домой с улыбкой и начинает разговор с анекдота про еврея.

– Так что же, оставаться? – спрашивает с надеждой Юдифь. Но в ответ получает лишь очередной анекдот про то, что евреи – избранный народ.

Фриц целует и обнимает жену, а потом все же отвечает на непростой вопрос:

– Ты знаешь, что я к тебе не переменился. Других причин нет. А впрочем, это не такая уж и плохая мысль.

Пламя догорающих свечей начинает с дрожью скакать по сцене, крышка чемодана резко захлопывается. Обойдемся без спойлеров. Концовку этой непростой драмы каждый должен пережить со своим комом в горле и тяжестью на сердце.