В октябре в Челябинске прошел XVII театральный фестиваль «Камерата»: коллективы со всей России показали свои спектакли на сцене Камерного театра. В этом году впервые на «Камерату» приехал московский Театр имени Моссовета со спектаклем «Монолог для двоих», в котором одну из двух главных ролей исполняет заслуженная артистка России, актриса театра и кино Ольга Кабо. В интервью на радио «Комсомольская правда» — Челябинск» (95,3 FM) она рассказала о сложностях «камерного» контакта с аудиторией, зависимости от гаджетов, каскадерской карьере и детстве на Урале.
— Вы в Челябинске далеко не в первый раз. Но слышали ли вы о фестивале «Камерата» ранее?
— Нет, я не слышала об этом фестивале, но когда нас пригласили, я узнала, что у этого фестиваля уже сложилась интересная и долгая судьба. Очень здорово, что сюда приезжают коллективы со всей России и на камерной сцене ведут доверительный разговор со зрителями.
У нас, в Театре Моссовета, тоже есть камерная сцена, которая называется «Сцена под крышей». Она всегда считалась экспериментальной. До последнего времени я была знакома с этим уютным пространством только как зритель, а вот недавно представился случай, и я получила большое удовольствие от игры на этой площадке. Здесь мы играем спектакль «Неотправленные письма» по пьесе Олега Роя, 12 писем с фронта и на фронт, пронзительная история любви к Родине.
А в прошлом году драматург и журналист Андрей Максимов поставил свой авторский спектакль «Монолог на двоих». И я поняла, как трудно актерски существовать, когда в метре от тебя сидят зрители — это уже не вопрос того, как ты играешь, а того, как ты проживаешь и чувствуешь. И наш «Монолог на двоих» — это монолог со всем зрительным залом, с глазу на глаз. И это своеобразная проверка актера, как он сможет выдержать такое присутствие зрителя, отсутствие «четвертой стены»… Когда есть дистанция, свет рампы, подиум сцены — это другое ощущение, это уже спектакль. А здесь — сокровенный разговор.
-В «Монологе на двоих» нет большого количества ролей, даже в названии все понятно. С этим сложнее работать?
— Мы с моей партнершей, прекрасной актрисой Мариной Кондратьевой, очень любим наш спектакль, здесь есть что поиграть. На сцене 2 героини, а по сути — это две ипостаси одной женщины. И в зависимости от обстоятельств мы предстаем одной из граней своего человеческой судьбы и жизненного таланта, своей уникальности.
Нас с Мариной «Монолог» очень сблизил, на сцене мы в творческой спайке, слышим и чувствуем друг друга, и это важно в таком камерном формате, ведь полтора часа мы не уходим со сцены, все перипетии наших героинь происходят на глазах у зрителей. Удивительно, но каждый раз, выходя на сценические подмостки, мы не знаем, как прозвучит наша история, каковы будут наши реакции, как будет реагировать зал. Получается такая творческая лаборатория, с постоянным развитием и изменениями, в зависимости от нашего настроения и ощущения, поэтому у нас еще не было ни одного похожего спектакля.
— Это какой-то импровизационный момент или слова те же, но настроение разное?
— Каждая из нас приносит на сцену «шлейф» прожитого дня. И мы всегда с Мариной удивляемся, насколько при одном и том же тексте жизнь в неизменных предлагаемых обстоятельствах получается совершенно иной. И спектакль развивается, живет, взрослеет и обогащается нюансами, а наши личные внутренние переживания вплетаются в контекст истории, такой непростой, интересной и непредсказуемой.
— В спектакле две героини: одна в халате и тапочках, другая — в мужском костюме, на шпильках. Можете ли сказать, что вам ближе одна из этих героинь?
— Мне кажется, облики наших персонажей точно показывают и характеры и образ жизни обеих. Но, по сути, героини могут легко поменяться местами, и из успешной бизнес-вумэн со сложившейся личной жизнью скатиться к несчастной брошенной жене, и наоборот. Ведь жизнь каждый день готовит нам сюрпризы, проверяет нас на стойкость и терпение. Каждая из нас по-разному утром просыпается и себя ощущает. Одна на каблуках, вторая в тапочках, одна «в ажуре», другая раздавлена, но все может в одночасье поменяться… Как и в реальной жизни. Жизнь — это путь, который нужно пройти, а «пути Господни неисповедимы».
— Сложно ли потом выходить из этой роли?
— Мне кажется, что если артист не может выйти из образа — это уже диагноз. Это же жизнь персонажа, не наша жизнь, мы находимся в предлагаемых обстоятельствах. Да, мы наделяем наших героинь своими качествами, манерами, делимся с ними своим прожитым опытом, но ведь наша реальная жизнь гораздо ярче жизни вымышленной даже самым талантливым автором. Так что всякая моя роль — это не я, но в любой моей роли есть серьезная доля меня. После спектакля важно смыть вместе с гримом, роль, переодеться, провести с Мариной разборку наших общих «полетов» — уже сложившаяся традиция: обсудить прошедший спектакль, поделиться ощущениями и вернуться к себе, а это — наивысшее благо быть самой собой!
— Это такой принцип работы, что после спектакля нужно обсудить все нюансы?
— Спектакль камерный, поэтому, конечно, только мы с Мариной можем держать этот спектакль в форме. Ведь театр — это всегда живой организм, все происходит здесь и сейчас — завтра будет совсем по-другому. В этом и прелесть, и неожиданность, и восторг, и любовь. Даже реакция зрителя всегда непредсказуема: иногда зал молчалив, иногда его обуревает смех, иногда слышатся всхлипывания… И это не оттого, что спектакль хуже или лучше, просто мы, исполнители, и аудитория, дышим в унисон и вместе создаем историю. Для меня зрители всегда единомышленники, которые вправе даже своей реакцией изменить тон спектакля.
Жанр у нашего произведения размытый: здесь и психологическая комедия, и лирическая драма, и театр абсурда. Все как в жизни. И это здорово, когда смех сквозь слезы и счастье со слезами на глазах, а грусть с улыбкой, такая «светлая печаль». Вся палитра чувств.
— Когда вы работали над этим спектаклем, была такая идея, что он скорее женский? Или здесь нет нацеленности на определенную аудиторию?
— Когда мы прочитали пьесу Андрея Максимова, я подумала, что это абсолютно женская история. Но играя спектакль, мы обратили внимание, что и мужчины-зрители тоже подключаются, потому что это и о них тоже. Это спектакль о женщинах и мужчинах, о том, как женщина и мужчина могут вместе созидать и создавать, как они могут спорить и не соглашаться друг с другом, признаваться в любви или обвинять друг друга, но все равно, над всеми проявлениями чувств, стоит любить. Из этого и соткан наш «Монолог».
Мы уверены, что это спектакль о любви — только любовь может предложить человеку такие непредсказуемые виражи событий, которые способны изменить его судьбу.
— В спектакле затронута тема зависимости от гаджетов. Как вы считаете, с этим что-то можно сделать? Или такова наша новая такая жизнь — и мы будем в этой вот цифровой зависимости всегда?
— С одной стороны, это естественный ход жизни, который мы не в силах и не в праве изменить — технологии обгоняют жизнь и вершат ее законы. Важно отношение самого человека, хочет ли он всецело стать зависимым от гаджетов. У меня есть друзья, которые просто всецело погружены в виртуальную жизнь, для них она важнее прямого человеческого общения. Разговор глядя в глаза уходит на второй план, главное — количество лайков и комментариев в соцсетях. И, увы, с ними невозможно общаться. Сегодня даже заболевание такое есть — «гаджетозависимость», излечиться от которого ой как трудно, ведь это тоже форма наркомании.
Для меня гаджет — часть работы, общения. Конечно, в моих соцсетях я знакомлю подписчиков с тем, что происходит в моей творческой жизни, анонсирую свои спектакли, гастроли, съемки, выкладываю информацию о предстоящих премьерах, помогаю продвижению проектов.
Что касается детей… Моему сыну 13 лет. Конечно, я не могу его лишить цивилизации, ведь в телефонах сейчас все — домашние задания, информация из школы, и это очень удобно… Но подростки, увы, и вне занятий не выпускают из рук телефоны, даже во время уроков, а это уже зависимость. Как бороться? Например, на отдыхе пытаюсь так занять Виктора, что у него не остается времени сидеть в интернете, и он получает информацию напрямую от жизни, из путешествий.
А в школе я вообще запретила бы гаджеты. Нужно правильно научить подростков пользоваться девайсами, объяснить, в чем зло, а в чем добро, вот тогда телефоны и прочие средства коммуникации будут во благо знаний и расширения диапазона понимания. А дома во время семейных встреч пытаюсь убедить всех присутствующих на время оторваться от телефонов и просто пообщаться. Иногда удается (улыбается).
— Вот у вас детство, насколько мне известно, было очень загружено, даже без всяких телефонов. Какие-то из этих навыков, полученных в юности, пригодились вам в жизни?
— Мое детство отчасти прошло на Урале. Я родилась в Москве, но родители были молоды, им нужно было встать на ноги, как-то построить свою жизнь, карьеру. И они меня отправили к маминой маме, бабушке Маше, в поселок Нейво-Шайтанский в Свердловской области, Алапаевского района, и приезжали навестить меня только во время отпусков. Поэтому первые пять лет моей жизни я провела в деревне на свежем воздухе.
Я помню, как пахнет уральский снег, я помню аромат земляники, которую мы собирали, грибы, за которыми мы ходили, как только я вообще научилась ходить. Они прятались в лесу под деревьями, и я была счастлива, что мой кузовок был самый полный. А потом бабушка их чистила и жарила. Незабываемый вкус! Я все помню, я впитала Ваши края в себя. Бабушка во мне воспитывала бойцовские качества, не растила белоручку, приучала к земле. У меня была своя маленькая грядка, за которой я ухаживала сама, я окучивала картошку, срезала усы у клубники, собирала крыжовник так, чтобы не уколоться. Баба Маша научила меня брать воду из колодца и носить ведра с водой на коромыслах, а также доить корову и печь шанежки в русской печи. Жизнь моя была такая пасторальная, здоровая, спокойная. А когда мне исполнилось пять лет, мама с папой приехали за мной и сказали: «Все, Оль, надо ехать в Москву, хватит деревни». И в 5 лет я стала москвичкой.
Было непросто, потому что деревенская жизнь отличается от жизни в мегаполисе. Естественно, мне было сложно свыкнуться с новыми реалиями, я была очень нелюдима, боялась людей, по-уральски смешно окала и требовала от родителей парное молоко, это в Москве-то! Маме пришлось со мной много заниматься, она отучала от говора, много мне читала, мы с ней учили стихи, ходили в театры, в музеи и на выставки. И постепенно я привыкла к столичному ритму, а любовь к деревне трансформировалась в заботу о домашних растениях на подоконниках. А когда я пошла в первый класс, у меня сразу появилось огромное количество всяких секций и кружков: английская спецшкола, музыкальная школа, художественная гимнастика, современные бальные танцы, студия космонавтики, Театр Юных Москвичей, который, в общем, во многом и определил выбор профессии и жизненного пути.
На этом пути мне встречались прекрасные люди, чуткие педагоги, которые посвятили и влюбили меня в актерскую профессию. А однажды, когда мне было 15 лет, на одном из моих спектаклей меня заметила ассистентка режиссера с Одесской киностудии и пригласила меня на пробы. И я поехала в Одессу, прошла кинопробы, и меня, восьмиклассницу, утвердили на мою первую главную роль в кино в фильме «И повторится все».
— Но при этом вы еще в школе учились?
— Мы снимали в Одессе и области. Если я днем снималась, то посещала школу в тех местах, в которых снималась, во вторую смену. Или, наоборот, с утра — школа, вечером съемки. Во времена Советского Союза это было возможно. Жизнь была очень интересная. Меня абсолютно не пугал взрослый ритм жизни и я еще раз поняла: я обрела профессию, которой хотела посвятить жизнь. Потом поступила во ВГИК в мастерскую Сергея Федоровича Бондарчука и Ирины Константиновны Скобцевой. И это была прекрасная школа. Бондарчук учил своих студентов быть хозяевами своей роли, то есть овладевать знаниями и умениями для того, чтобы в кадре делать все самостоятельно — и петь, и танцевать, и в седле сидеть, и холодным оружием владеть, и в «горячую избу»… Поэтому, когда я снималась в исторических фильмах, все то, к чему меня готовили мастера, чему научили, все пригодилось! И позже меня даже приняли в Ассоциацию Каскадеров России за исполненные самостоятельно в кадре трюки.
Автор спектакля, с которым мы приехали на ваш фестиваль «Камерата», Андрей Максимов. Мы давно знакомы, я знала его как прекрасного журналиста и писателя, как человека очень эрудированного, но никогда с ним не встречалась в театре. Его пьеса носит характер психологической драмы, пересекающейся с абсурдом. Очень странный, нелегкий и любопытный жанр. Очень помогла моя дочь, Татьяна Василишина, которая серьезно занимается психологией и даже работала в одной из психиатрических клиник Москвы клиническим психологом. Она выступила сначала консультантом по психологической части, помогла и с «диагнозами» героинь, но, имея за плечами профессию балетмейстера, смогла выстроить психологический пластический рисунок драматургии, и Андрей Маркович предложил ей быть режиссером по пластике. В спектакле танцев как таковых нет, но есть очень точный пластический контекст, который помогает нам рассказать эту эмоциональную историю. А работать с дочерью — удовольствие для меня.
У нас сложилась потрясающая команда творческих единомышленников. Если представить, что Максимов — дирижер, то он умело «управляет» нашим женским квартетом: мы с Мариной Кондратьевой, исполнительницы ролей, моя дочь — хореограф и талантливый художник по костюмам Виктория Северюкова, все подчинялись взмаху его режиссерской «палочки», следовали единой партитуре. А мне особенно радостно, что для нашего спектакля «Камерата» — это первый фестиваль, и первые гастроли, которые состоялись именно в Челябинске, на моем любимом Урале.